На обратном пути с Мартиники с Франсуазой д’Обинье произошел загадочный инцидент: она тяжело захворала и впала в такое глубокое беспамятство, что ее сочли мертвой, вынесли на палубу, и матрос уже начал заворачивать ее в кусок ткани, чтобы похоронить в море, когда солнце, коснувшееся ее век, привело девочку в сознание и она открыла глаза. Спустя годы Франсуаза рассказала эту историю епископу города Мец. Он заметил: «Из такой дали зря не возвращаются, возвращаются для свершений».
Родители Франсуазы были разорены, отец много пил, мать болела, так что во Франции девочку снова взяла под свое крыло любимая тетя, мадам де Виллет. И для Франсуазы опять было началась жизнь в любви и душевном тепле, но длилась она недолго. Крестная, графиня де Нейльян, узнала, что внучка Агриппы д’Обинье, которую они так старались вернуть в лоно истинной веры, воспитывается у протестантов, и сочла своим долгом вмешаться. Она сначала забрала Франсуазу к себе и пыталась привить ей почтение к католической вере и необходимое смирение, практически превратив девочку в служанку, а когда потерпела неудачу — передала крестницу монахиням-урсулинкам. Жизнь в монастыре Франсуазе совершенно не понравилась, однако она всей душой привязалась к одной из монахинь, сестре Селесте. Этой женщине удалось вырвать ростки протестантской ереси из души девочки и склонить ее принять причастие по католическому обряду. Ради сестры Селесты Франсуаза хотела даже остаться в монастыре. Позже она вспоминала: «Я любила ее больше, чем могу описать. Я хотела принести себя в жертву, чтобы служить ей…» Однако поступить в монастырь без денежного взноса было невозможно. Обычно невесты Христовы приносили с собой свое приданое, а Франсуаза была бесприданницей. И как только монахини сочли, что ее перевоспитание завершено, Франсуаза вернулась в дом графини де Нейльян.
В 1650 году один за другим умерли ее родители. Теперь графиня де Нейльян стала официальной опекуншей Франсуазы. Графиня привезла свою крестницу в Париж, но толком не знала, что ей делать с подопечной: то ли вручить Франсуазе необходимую для поступления в монастырь сумму, то ли дать небольшое приданое и выдать замуж, а пока она держала ее при себе как приживалку и камеристку. Время шло, и сложившаяся ситуация устраивала графиню все больше, а Франсуазу — все меньше. На ее счастье, в доме графини де Нейльян собиралось блестящее общество, и бывали люди, которые могли оценить ум и неординарность Франсуазы. Один из таких людей рассказал о незавидной судьбе внучки Агриппы д’Обинье другому поэту — знаменитому на весь Париж Полю Скаррону.
Некогда Поль Скаррон был блестящим кавалером, волокитой, придворным остроумцем и всеобщим любимцем, по ему не было и тридцати, когда его поразил ревматоидный артрит, скрутивший и практически парализовавший его тело. Поэт стал пленником инвалидного кресла, его мучили чудовищные боли, но остроумие его не покинуло, разве что в стихах появилось больше яда. Скаррон был небогат, но решил помочь Франсуазе д’Обинье и дать ей сумму, необходимую для поступления в монастырь. Девушка написала ему благодарственное письмо, в котором выразила восхищение его стихами. Письмо произвело на Скаррона впечатление, он ответил, завязалась переписка. Еще ни разу не увидев друг друга, сорокадвухлетний поэт-калека и шестнадцатилетняя бесприданница стали друзьями. Наконец, Поль Скаррон пожелал познакомиться с Франсуазой. Графиня де Нейльян приняла его в своем салоне. Современники утверждали, что едва Скаррон увидел Франсуазу, он сразу заявил: «Нет, малютка, вы не пойдете в монастырь. Вы выйдете за меня замуж!»
Франсуаза согласилась. Она стала для Скаррона не только женой, но другом, собеседницей, сиделкой. А еще — хозяйкой его салона на улице Сент-Луи, в котором бывали самые блестящие люди того времени, многие из которых были приближены но двору: поэты Сент-Аман, Бенсерад и Тристан Отшельник, аббат Буаробер, художник Миньяр, маршал Тюренн и знаменитая куртизанка Нинон де Лашело. Одним из завсегдатаев был и маркиз де Монтеспан. Скаррон с увлечением занимался образованием своей жены, а Франсуаза с удовольствием училась. В общении с его гостями она постигала искусство изысканной придворной беседы и галантного остроумия. Хотя весь Париж ужасался участи юной девушки, отданной в жены скрюченному паралитику, хотя все заглазно осуждали графиню де Нейльян, согласившуюся на этот брак, Франсуаза на самом деле была очень счастлива все восемь лет брака со Скарроном.
Поль Скаррон скончался 6 октября 1660 года, оставив Франсуазу практически нищей. Он жил на пенсион, который после его смерти перестали выплачивать, а все сбережения, которые у Скаррона имелись, были потрачены на врачей и дорогостоящие обезболивающие микстуры в последние годы его жизни. Друзья покойного не покинули вдову в беде и помогали ей небольшими суммами. Среди благотворителей был и маркиз де Монтеспан, в 1663 году женившийся на первой из придворных красавиц — Атенаис де Тонне-Шарант. Он познакомил жену с Франсуазой.
Вдова Скаррон не хотела жить благотворительностью и в 1670 году нашла себе место фрейлины у Марии де Немур, которая вышла замуж за короля Португалии и уже собиралась покинуть Париж, когда маркиза де Монтеспан, к тому времени ставшая фавориткой короля Людовика XIV и родившая от него сына Луи-Огюста, предложила ей новую, тайную, постыдную, но вполне денежную должность: стать воспитательницей королевского бастарда. Франсуаза согласилась, ведь уезжать из Парижа ей совершенно не хотелось, тут оставались все ее друзья. К тому же она любила детей, сокрушалась о том, что сама так и не стала матерью.
Она поселилась сначала в деревне Вожирар. Количество ее воспитанников постепенно прибавлялось: на свет появились Луиза-Франсуаза, Луи-Сезар, Франсуаза-Мария, Луи-Александр. Вдова Скаррон прекрасно заботилась обо всех детях, но выделяла старшего, Луи-Огюста. В детстве по недосмотру кормилицы он упал из кроватки и сломал ногу, да так и остался хромым, перелом сросся неправильно, у мальчика болела нога. Атенаис де Монтеспан и так-то была не лучшей матерью: что к детям, рожденным от маркиза де Монтеспан и ему оставленным, что к детям от короля была глубоко равнодушна, не горевала о тех, которые умирали в младенчестве, и редко, без интереса, посещала тех, которые выжили. Но сына-калеку она невзлюбила: ей казалось — его несовершенство как-то бросает тень и на нее. Луи-Огюст остро переживал холодность матери, и мадам Скаррон позволила ему то, чего вообще-то не должна была позволять: называть ее «матушка». Втайне они играли в мать и сына, Франсуаза бесконечно баловала болезненного мальчика. Да и остальные дети обожали свою воспитательницу: она знала вкусы и мечты каждого из них и умела каждому доставить радость.
В отличие от Монтеспан Людовик XIV не был так уж безразличен к своим детям. Он регулярно посещал их, иногда в обществе Атенаис, иногда — один. Он приезжал неожиданно, но всегда видел, что дети опрятны, здоровы, веселы, хорошо воспитаны, а детские комнаты содержатся в отменном порядке. Вначале он не питал особой симпатии к мадам Скаррон, поверенной их с Атенаис тайн. Почему-то у него вызывала отвращение сама мысль, что эта женщина спала с калекой, к тому же он был наслышан о вдове Скаррон как об одной из «парижских умниц», а король не любил чрезмерно умничающих дам, считая, что для женщины главное быть красивой, обольстительной и любящей. Он словно забыл, как когда-то его самого знакомила с мировой литературой и классической музыкой Мария Манчини… Но видя, как Франсуаза заботится о детях и как дети ее любят, Людовик понемногу начал проявлять расположение к воспитательнице, беседовать с ней, задерживаться у нее. И пришел момент, когда их разговоры вышли за пределы обсуждения детских проблем и перешли на вопросы более важные и серьезные: Франсуаза и король говорили о том, что есть истинная духовность, обсуждали вопросы религии, философии и даже экономики. Оказалось, вдова Скаррон во всем сведуща, много знает о том, что творится во Франции, и иной раз может открыть королю глаза на что-то, что скрывали от него его министры.